Личность в истории

Матье М. Э.

Из книги Матье М. Э., Во времена Нефертити, Л.–М., «Искусство», 1965 г.

Когда фараон, названный на пограничных стелах Эхнатоном, вступал на престол в начале XIV в. до н. э., он носил другое имя: при рождении его назвали Аменхотеп. Так звали его отца, прадеда и одного из пращуров. Имя означало «Амон доволен» и свидетельствовало о тесной связи династии с культом бога Амона, главным божеством столицы Египта — города Фив.

Фивы — один из крупнейших политических и культурных центров мира — тогда занимали выдающееся положение. Здесь была резиденция фараона, здесь стоял главный храм официального общегосударственного культа «царя богов» Амона-Ра, здесь, на западном берегу, возвышались заупокойные царские святилища, расположенные цепочкой на грани зеленых полей и выжженных солнцем утесов гор. В наиболее удаленных ущельях вырубались усыпальницы царей и цариц, на склонах, обращенных к Нилу, — гробницы знати.

Многие из этих гробниц были настоящими сокровищницами произведений искусства. Стенные росписи их и доныне поражают великолепным звучанием красок, мастерством композиций, тонкой наблюдательностью художников. Отсюда происходят замечательные скульптуры, которыми гордятся музеи различных стран.

К началу XIV в. до н. э. город, украшенный множеством прекрасных зданий, получил законченный архитектурный облик. Главный храм Амона, Ипет-Сут [1], после перестроек и дополнений внешне приобрел единый стилистический облик. Южнее было построено второе святилище Амона — Ипет-Рес [2]. Дороги, обрамленные статуями сфинксов, соединили не только святилища восточного берега: спускаясь к Нилу, они снова возникали на западном берегу. Там, на севере, против Карнака, они поднимались от реки к четко выделявшимся на фоне скал колоннадам храма царицы Хатшепсут, а на юге, напротив Луксора, — к святилищу Аменхотепа III с его знаменитыми колоссами.

Эти бесконечные цепочки каменных стражей как бы объединяли город в единый комплекс. На обоих берегах виднелись монументальные ворота многочисленных храмов — пилоны со стоявшими перед ними гигантскими статуями фараонов и укрепленными на плоскостях башен высокими мачтами с развевающимися флагами. Повсюду сверкали на солнце золоченые верхушки обелисков и возвышались колоннады храмов, среди которых выше всех вздымали свои огромные капители колонны входных аллей Карнака и Луксора. Таков был облик «прекраснейшего из городов Египта». Слава о нём сохранилась веками и нашла отзвук даже у Гомера:

Однако за внешним блеском скрывались вопиющие противоречия рабовладельческой деспотии и, в частности, все резче обострялась борьба внутри правящей верхушки.

Господствующие слои рабовладельческой знати необычайно богатели в процессе успешных завоевательных войн, которые велись в течение XVI–XV вв. до н. э. Власть Египта распространилась на огромные соседние территории, откуда в долину Нила непрерывно поступали рабы, золото, всевозможные материалы и ценные изделия. Большая часть этих богатств оседала в храмах в виде царских дарений. Быстро росли храмовые хозяйства, обогащалось жречество, состоявшее из представителей той же знати. Естественно, что в первую очередь расширялось главное официальное святилище — карнакский храм Амона, получавший львиную долю военной добычи.

Вначале жречество поддерживало царскую власть, Амон был объявлен покровителем фараонов и подателем их побед:

Так пели в одном из многих гимнов в Фивах.

Однако из подобной концепции вытекала идея зависимости царской власти от воли Амона, что и было использовано жречеством для укрепления своего положения. Приобретая всё большую силу, оно стало соперником фараонов и желало направлять их действия уже по своему усмотрению. А цари не хотели и не могли уступать.

В этой борьбе фараонам было необходимо подорвать авторитет жречества — в первую очередь фиванского — и противопоставить культу Амона иной культ, который целиком поддерживал бы царскую власть. Подобные попытки не раз предпринимались в течение XV в. до н. э., цари выдвигали то один, то другой древний солнечный культ. Такой выбор был не случаен, ибо солнцу в долине Нила поклонялись издавна. Оно воспринималось в различных образах, о нём слагались разные сказания, в зависимости от того, какой была жизнь данного общества на том или ином историческом этапе. Несмотря на то что в процессе исторического развития изменялись представления об окружавшем человека мире, солнечные культы продолжали сохранять виднейшее положение.

Не удивительно, что именно с этими культами издревле было связано в Египте учение о божественном происхождении царской власти. Еще с III тысячелетия до н. э. фараоны считались непосредственными сыновьями бога солнца Ра. Позже фараоны фиванцы были провозглашены сыновьями Амона, главного бога их области, с возвышением которой он стал почитаться всеегипетским «царем богов». Однако, хотя Амон и был сопоставлен с древним солнечным богом и его начали называть Амон-Ра, хотя цари и считались его «сыновьями по плоти», тем не менее в официальной титулатуре фараон по-прежнему именовался только «сыном Ра».

В свете всего сказанного понятно, почему в XV в. до н. э. цари в поисках бога, опираясь на культ которого можно было бы повести борьбу с фиванским жречеством, обратились к солнечным божествам.

Древнейшим центром почитания солнца был город Ону, расположенный в устье Дельты, недалеко от первой столицы Египта — Мемфиса. Ону искони и до конца был городом Солнца, недаром греки так и назвали его «Солнцеград» — Гелиополь, город греческого бога солнца Гелиоса.

Характерно, что ближайшие предки Аменхотепа IV-Эхнатона провозглашали себя избранниками бога города Ону, Ра-Гора-Ахути, подчеркивая, что царство они получили от него, а не от Амона. Еще Аменхотеп II, прадед Аменхотепа IV, в речи к правителям Митанни, одного из крупных государств Передней Азии, сказал: «Это мой отец Ра меня выбрал, это он приказал, чтобы случилось так». Его сын Тутмес IV называл себя «царем, рожденным Ра» (а не Амоном!), а сын Тутмеса IV, Аменхотеп III, даже присоединил к своим тронным именам эпитеты «избранный Ра» и «наследник Ра». Все эти факты имели характер политической декларации, поэтому и Аменхотеп IV при вступлении на престол выбрал эпитет «единственный принадлежащий Ра».

Возможно, что выдвижению именно бога города Ону способствовало и то, что этот город лежал на севере, который мог играть важную роль в борьбе царей с фиванским жречеством. Здесь был Мемфис, славный своим прошлым величием, о чём свидетельствовали непревзойденные в течение тысячелетий грандиозные памятники — высочайшие пирамиды, гигантский Сфинкс. Огромные некрополи хранили скульптуры и рельефы, остававшиеся образцами для последующих поколений. Религиозно-философское учение Мемфиса, связанное с культом бога Птаха, играло виднейшую роль в истории египетской идеологии.

Однако на выбор фараонов повлиял не только авторитет древнего величия севера и популярность его культов. Гораздо существеннее были другие причины, в частности положение этой части страны в связи с происшедшими важнейшими изменениями в организации египетского войска, резко поднявшими его боеспособность и в то же время сделавшим его сильной опорой царской власти. И то и другое было следствием появления конницы.

Начиная с XVII в. до н. э. отряды колесниц приобретали все большее значение в египетском войске, состоявшем ранее главным образом из пеших ополчений областей, подчиненных непосредственно своим правителям. Конница же была государственной и, естественно, стала опорой фараонов. А средоточием конницы был север — это обусловилось и наличием богатых пастбищ, и близостью к азиатской и ливийской границам. В течение XV в. до н. э. Мемфис становится крупным военным центром и резиденцией наследника престола, который, по обычаю, бывал главным военачальником.

Таким образом, выдвижение виднейшего северного культа было продиктовано требованиями внешней и внутренней политики фараонов. Для решающей роли в борьбе со жречеством был избран особый образ Ра — сам солнечный диск, Атон. Возможно, что широкая тысячелетняя популярность культа Ра мешала царям принять опорой это божество в древней привычной форме. С ним уже было слито много других богов, его культовый облик — человек с головой сокола — имели и другие божества, в том числе и Амон. А их соперник своеобразием самого облика должен был наглядно свидетельствовать о новизне связанного с ним учения. И бог, обладавший нужными чертами, был найден — это было само солнце, с животворящими лучами-руками, осеняющими своего сына — царя.

Уже в XV в. до н. э. фараоны обращались к Атону для поддержки своего авторитета, подчеркивая, что он помогает царю в битвах, что в сражениях он стремительно несется впереди и готов даже разрушить горы, чтобы сделать «обитателей чужих стран подобно подданным владычества Атона навеки» [5].

Тем самым провозглашалось, что, во-первых, египтяне были подданными Атона, а не иного бога, и, во-вторых, что победы фараоны получали от Атона.

Такие декларации не могли не вызвать отпор со стороны амоновского жречества и поддерживавшей его высшей знати. Жрецы не желали мириться и с другими мерами, направленными против роста их влияния, например, с попытками фараонов поставить во главе фиванских храмов людей, близких престолу и связанных с севером. Реакция жречества была резкой. Возможно, что именно её отклики и прозвучали в тексте пограничных стел Ахетатона, где Аменхотеп IV говорит, что, если задуманное им не осуществится, это будет хуже, чем то, что привелось ему трижды слышать в начале царствования, а до того — его отцу и деду. События, скрытые за обтекаемой формулировкой фараона, были, конечно, хорошо известны и понятны его современникам. Кто же иной мог противоречить владыкам Египта в течение трёх царствований, кроме жрецов, наиболее организованной и поэтому особенно опасной группы внутри рабовладельческой верхушки?

Аменхотеп IV не отступил и пошёл на решительные меры. Он провозгласил единственным истинным богом Атона, а себя — его сыном:

говорит фараон в знаменитом гимне Атону.

В наступившей острой борьбе царь опирался как на рядовых рабовладельцев, так и на войско, и при определении той среды, которая могла питать новые стремления, отразившиеся в культуре и искусстве, необходимо учитывать характер интересов этих кругов. Именно из их представителей и состоял теперь в значительной мере двор, хотя за фараоном последовала, видимо, и некоторая часть прежних придворных.

Виднейшую роль при Аменхотепе IV играл начальник конницы Эйе, занявший впоследствии престол. А рядом с ним на ответственном месте хранителя печати, главного зодчего мы видим несомненного выходца из среды рядовых свободных Май, имевшего также и звания истинного царского писца и носителя опахала справа от царя. Вот что говорит Май о себе в надписи на стене своей гробницы в Ахетатоне.

«… Я расскажу всем о благах, которые сотворил мне владыка, и вы скажете — о, как велико сотворенное этому немху! Я немху по отцу и по матери, и создал меня царь… когда я не обладал имуществом, дал он, что стало у меня много людей, возвысил он моих братьев… и, когда я стал господином поселения, он причислил меня к своим вельможам и семерам, хотя я и был на последнем месте… [раньше] я просил хлеба» [7].

Не удивительно, что в религиозно-философской концепции культа Атона отразились запросы именно средних слоев населения. Среди этих слоев, не получавших тех выгод от войн, которыми пользовалась рабовладельческая верхушка, росло недовольство тягостью жизни. Появились попытки разобраться в причинах сложившихся условий, своеобразные поиски «истины». Знать и жречество стремились притушить неудовлетворенность мелких рабовладельцев своим положением, отвлечь внимание от наболевших вопросов жизни. Усиленно разрабатываются издревле существовавшие представления о загробном суде и посмертном воздаянии. Характерно, что именно на протяжении XVI–XV вв. до н. э. в атмосфере всё возраставшего интереса к вопросам «истины», а также морали, этики происходит определение всего того, что должно считаться грехом. Вырабатывается важнейшая часть заупокойного ритуала — 125-я глава «Книги Мертвых», посвященная загробной участи душ на суде царя мертвых, бога Осириса, где умерший человек должен был доказать праведность своей земной жизни. Он объявлял себя невиновным в совершении проступков, осуждаемых богами и людьми. В длинном перечне этих проступков, наряду с обычными нарушениями морали, имеются «грехи», явно свидетельствующие о жреческой редакции:

«Я не делал зла людям… Я не причинял боли. Я не заставлял голодать. Я не заставлял плакать. Я не убивал. Я не приказывал убивать. Я не уменьшал жертвы в храмах. Я не наносил порчу хлебам богов… Я не утяжелял гири весов… Я не ловил в силки птиц богов… Я не крал… Я не убивал священных животных… Я не восставал…» [8]

Таким образом, учение о загробном мире получило определенную социальную окраску. Однако полностью переключить решение земных запросов в потусторонний мир не удалось.

Не случайно поиски «истины» составили существенную часть и учения Атона. Они объясняют ряд мероприятий царя, они обусловили новое содержание и формы культуры и искусства.

Наиболее ярко об этом свидетельствуют художественные памятники, созданные в самом начале правления Аменхотепа IV. Среди них первое место принадлежит храму Атона, построенному на территории главного святилища в Фивах, в Карнаке. Упоминание о нём сохранилось далеко от Фив — в каменоломнях Сильсилэ, одного из богатейших в долине Нила месторождений песчаника. Многочисленные экспедиции в течение столетий увозили отсюда полуобработанные глыбы камня для строительства храмов, для изготовления колоссальных скульптур. Доныне лежит еще здесь почему-то невывезенный гигантский обелиск.

На скалах каменоломен начальники и рядовые члены экспедиций оставили надписи, содержащие молитвы богам, прославление царей, сведения о составе экспедиций, об успешном выполнении заданий. Надпись, в которой говорится о храме Атона в Фивах, как и многие другие, оформлена в виде стелы. Текст содержит приказ фараона сделать большую штольню, чтобы добыть песчаник для постройки «великого святилища» Атона в Карнаке. Видные вельможи были назначены начальниками работ и ответственными за перевозку камня. [9]

Над текстом — рельеф с изображением Аменхотепа IV перед богом Амоном, следовательно, памятник был сделан еще до полного разрыва со жречеством. Он имеет официальный характер и был, несомненно, высечен по распоряжению начальника экспедиции, зодчего Пареннефера, уже знакомого нам по его гробнице в горах Ахетатона. Однако еще раньше Пареннефер, подобно каждому состоятельному фиванцу, устроил себе гробницу в некрополе знати в Фивах.

Как видно из надписей в этой гробнице, Пареннефер носил звания родовитого князя, хранителя печати царя, начальника всех работ в храме Атона. Он называет себя «хвалимым своим господином, делающим прекрасными его памятники в Доме Атона». Всё это объясняет, почему именно Пареннефера поставили во главе экспедиции: он был единомышленником фараона и пользовался его доверием.

В надписи на стеле в каменоломне зодчий указывает, что он был послан сюда для того, чтобы привезти камень для храма бога Атона в Ипет-Сут, то есть в знаменитое святилище Амона-Ра в Фивах. О том, что здесь действительно существовало такое здание, долгое время догадывались по обломкам его рельефов, которые были использованы как строительный материал в позднейших постройках. Других остатков храма Атона не находили, и даже местонахождение его не было известно. Новые данные появились в 20–30-х гг. XX века, когда при раскопках около восточной части храма Амона были неожиданно обнаружены части колоссальных статуй Аменхотепа IV. Как показал внимательный осмотр местности и найденных фрагментов, этих скульптур некогда было более ста; они обрамляли большой двор храма Атона.

Возведение его именно на этом месте, к востоку от которого не было никаких зданий, вполне понятно: поклонение новому божеству происходило под открытым небом, и ничто не должно было заслонять с востока тот священный участок, где поклонники Атона во главе с фараоном приветствовали появление солнца из-за гор Аравийского хребта.

Можно представить себе и гнев, и страх жрецов перед внедрением нового, враждебного им культа в непосредственной близости от храма Амона — демонстративный характер такого решения был слишком очевиден и отчетливо говорил о неудержимой настойчивости царя.

Скульптуры большого двора храма Атона дали чрезвычайно важный материал для истории первых лет правления Аменхотепа IV. Фараон изображен здесь совершенно необычно. От традиционных статуй царей Египта сохранились лишь одеяния (набедренное опоясание), головные уборы (да и то встречается один новый) и скрещенные на груди руки с атрибутами власти — плетью и жезлом. Основа же канонического образа — чрезмерно мощное тело и идеализированные портретные черты лица отсутствуют. Фараон показан болезненным человеком с исхудалым лицом, длинной тощей шеей, одутловатым животом. Тонкая талия резко контрастирует с пухлыми бедрами. Особенно поражает лицо — длинное, узкое, с выдающимся, сильно развитым подбородком. Большой нос, полузакрытые веками глаза, крупный рот с отвислой нижней губой и слегка выступающей верхней — всё это несомненно воспроизводило подлинные черты Аменхотепа IV, но было передано с явно подчеркнутой заостренностью.

Эти скульптуры должны были производить огромное впечатление на современников, вызывая недоумение, возмущение, а может быть, и страх. Впервые египтяне видели своего владыку не мощным богом, а слабым человеком, и это не могло не возбудить самых разнообразных толков. Между тем несомненно, что требование именно такого решения образа, предельно близкого к натуре, беспощадного в стремлении к искренности, исходило от самого царя и что именно такая задача была поставлена перед скульпторами. Недаром один из ведущих мастеров, Бек, в своей надписи говорит, что он лишь «подручный, которого научил сам царь» [10]. Несомненно и другое — желание Аменхотепа IV было вполне продуманно. Это подтверждается аналогичной трактовкой его фигур на рельефах, покрывающих стены храма Атона. В настоящее время обнаружено несколько десятков тысяч фрагментов этих рельефов. Всюду здесь царь изображен так же, как и на пограничных стелах Ахетатона, — перед нами та же болезненная фигура с хилыми ногами, раздутым животом, исхудалой шеей с выгнутой линией контура, то же вытянутое лицо с характерным профилем. Стилистическое единство скульптур и рельефов храма Атона в Фивах и рельефов и скульптур пограничных стел Ахетатона — бесспорно.

Когда и как возник этот перелом в понимании образа царя? Развивался ли он постепенно или произошел быстро и резко? Для определения дат различных памятников времени правления Аменхотепа IV важным и точным критерием являются имена бога Атона. При введении нового культа Атону были присвоены сложные имена, подобно тому, как при вступлении на престол каждый фараон принимал особые имена и эпитеты. Уже вскоре после провозглашения имен Атона царь повелел окружать их такими же кольцами (картушами), какими полагалось обводить царские имена. Однако в связи с развитием религиозно-философского учения Атона наименования бога менялись, и детальное изучение их позволило установить, каким годам они соответствовали. Таким образом, у нас есть достаточно твердая база для датировки и текстов, и произведений искусства этого времени.

Памятников, созданных в начале правления Аменхотепа IV, дошло до нас немного. Анализ их показывает, что в первые два-три года нового царствования фигура царя изображалась еще по старым канонам, хотя культ Атона уже вводился. На некоторых официальных рельефах появляется изображение Атона в виде многорукого солнечного диска, одаряющего фараона знаками жизни. Характерно, что так он показан и в фиванской гробнице зодчего Пареннефера, и в другой гробнице — везира Рамеса, занимавшего эту должность при Аменхотепе III и его сыне. Первостепенная важность гробницы Рамеса заключается в резком различии декорировки северной и южной частей первого зала: рельефы и росписи северной половины принадлежат к лучшим образцам фиванского искусства конца XV в. до н. э. и находятся в полном стилистическом единстве с росписями и рельефами гробниц других современников Аменхотепа III и первых лет царствования его преемника. Наоборот, рельефы второй половины зала принципиально отличны и совпадают с рельефами храма Атона в Фивах и пограничных стел Ахетатона. Рельефы же храма Атона были сделаны незадолго до пятого года правления Аменхотепа IV, так как на них показан праздник «хебсед», происходивший в пятом или в самом начале шестого года. Тогда же были изготовлены и статуи для двора этого храма. Очевидно, именно в это время и было принято решение об отказе от прежних художественных принципов. Это решение становится понятным, если мы учтем, что тогда особенно обострились отношения царя со жречеством. В разгаре борьбы фараон должен был воспользоваться всеми средствами для подрыва авторитета противников, и введение нового стиля было вполне закономерным шагом.

Раньше цари и боги изображались одинаково и по иконографии и по художественным формам, так как цари считались сыновьями бога по плоти. Даже лица статуй богов воспроизводили идеализированные портретные черты правящего фараона, а тела были сверхъестественно мощны, мускулисты и подтянуты и у божеств и у царей. Если бы Аменхотеп IV, запрещая прежние культы, сохранил древний канон трактовки царских статуй, его изображения были бы идентичны изображениям низвергнутых божеств, чего он не мог допустить. Отсюда вытекала необходимость совершенно нового показа царя, царицы, их детей. Факт введения иных художественных образов еще в Фивах подтверждается тем, что на рельефах и скульптурах храма Атона царь именуется Аменхотепом, а на пограничных стелах Ахетатона, то есть на шестом году царствования, он назван Эхнатоном.

Новые эстетические требования, несомненно, разделялись и принявшим религию Атона ближайшим окружением царя: реалистическая направленность этих требований была созвучна тем запросам выходцев из средних слоев населения, о которых мы говорили выше.

В то же время необычная трактовка образа царя вызывала яростное негодование жречества и поддерживавшей его знати.

Вряд ли этот шаг был встречен одобрением и широких народных масс — нелегко было пошатнуть тысячелетние культы старых богов и связанные с ними привычные представления. Нет сомнений, что жречество не замедлило раздуть недоумение и страх народа перед новшествами царя, осудить их как греховные. Отсюда прямым следствием было для жрецов — объявить царя еретиком, а для царя — окончательно порвать со жречеством.

Этот разрыв, произошедший, видимо, в шестом году, сопровождался решительными мероприятиями: культы прежних богов были запрещены, храмы закрыты, фараон покинул Фивы и основал другую столицу — Ахетатон. Царь и царица приняли новые имена: отныне фараона называли Эхнатоном — «Угодным Атону», а перед именем царицы было добавлено: Нефер-нефру-Атон — «Прекрасен красотами Атон».